Поэт и проститутка. Александр Блок

               

Клиент мне странный попался. На мне взгляд зацепил, потом спрашивает:

- А не жидовка? И звать смешно: Лиля.

- Нет,- смеюсь,- чухонка. А что в глазах печаль, потому как суженого не встретила.

- Ты мне для того и нужна.  Женихом почтительным в ногах вывалюсь. Стихи буду читать. Ты ж вдохновляйся, стань Музой.

Музой так Музой. Это такие женщины были, что поэтов в минуты отдохновения посещали.  Я соглашаюсь, ведь фантазии удовлетворять - мне работа.
 
Вот и началось. Усадил он меня на постеле, внизу пристроился, блаженный, подвывать начал. Это он так стихи читает. Я всё слушала и  понять старалась с непривычки.

- Я, - говорит,- и без призыва-указания во Храм приду. А там лишь Тебе молиться.- И все ножку мою цалует.- Приказывай все, что хочешь, а я раб твой, жено.

И это понятно. Посещали, которые плеткой  ласкать просили. И этот  из них, знать.

- Я буду покорен,- он продолжает,- а ты повелевать станешь, Прекрасная Дева. - Что прекрасная я, мне это нравится, и так звали редко. И еще Незнакомка я и Суть Души Мира.

Развеселил меня малахольный. А что? Мне и нравится в работе перерыв сделать. А этот, мне показалось, прям влюбился. Говорит, что я страстная. А он от того млеет, хочет быть и Слугой, и Милым, и Рабом в придачу. Удивилась я. Приласкать захотелось, забыла об уговоре и ко спутнику подалась. Он тогда с досадою руку мою одернул и просит, чтоб  восторг не портила. Я смирилась.

А потом про Россию рассказывал. Опять душа во мне отозвалась. Необычайна она, родина наша, только вот почему-то дремлет. А так хороша безмерно. Я улыбнулась и про деревню вспомнила. Ну, думаю, здесь ты врёшь. Мужики-то наши барину петуха красного пускали. Как подвыпьют они, становятся буйными и совсем на сонных не схожи.

Надоело мне, в общем. Тогда посетителю и говорю:

- Ты распоряжайся мною как девкой или  отпусти. Потому не дело мое Музой рядиться.
 
- Девки мне не нужны,- отвечает.- Девки - то у иных, меня ж посещают Музы.

- Муза так Муза,-  не спорю.- Но и она дать любление способна.

По глазам заметила, уговорила. Да и мне проще, потому как от стихов голова болела.
Ножку у него отобрала и к нему потянулась. Там, на место мужское, ступню водрузила, твердь ненадежную под собой чувствую. Редко такое случается, когда вдохновленье найдет, либо гость просит искусством ремесла побаловать. Умею я ножками так основание обхватить, что то нравится многим, да и сама рада ловкостью потешаться.

- Ослободись от пут и яви себя,- я приказала.- Коли Госпожой назвал, так пребудь в моей власти.

Побледнел он, но не ослушался.

Непривычно ему, срамно, но и сладко. Шалю я, поэту Музу являю. Только не было мне с того радости, потому как нехотя на удовольствия товарищ трудов его отзывался. У меня меж пальчиков все норовил выскользнуть. А я возьми и ножкой стукни, ступней, как по лугу, но несильно так и играючи. Он тогда глаза приоткрыл, поинтересовался, не от боли, вижу.

Приелось мне. Солнца, видать, в наших краях недостает, что мужчины питерские на любовь вялы. Вот московские, те могут крепостью мужской досадить, если до того водкою не упьются.

Ну а потом я его пожалела. Знаю я ихнего брата мужчин слабости. По - французски его ублажила. И здесь мне удовольствия не было. Худосочное семя, рыбье, не чета иным, его сплюнула.

Напоследок меня рассмешил. Говорит, Богоматерь лицом я, когда непотребством занимаюсь. И он во мне красоту мира узрел.

Еще прийти обещался, но не сталось.

Спустя годы в Париже при муже уже газету читала. Некролог на глаза попался о смерти поэта земли русской в России большевистской, совдеповской. Тогда по фотографии и узнала, кто гостем ко мне захаживал в Питере. Виду не подала, что разволновалась, а у самой сердце выскакивает.

Проплакала я всю ночь в подушку над судьбой своей горемычной. Потому, что и вспомнить о родине нечего.
 
Лишь березки.